всю ночь не спать, и ждать рассвет?..
ноябрьНоябрь
Они нездешние. Подкидыши. Детёныши фэйри, подброшенные в колыбель. Как убийственно притягательны они могут быть – чёрным резким профилем на сумрачном небе, сквозь косой дождь и пронизывающий ветер. Невозможно иные, другие, странные, болезненно надломленные, с неизведанной глубиной внутри. Что там? Бьющиеся, метающиеся крылатые тени, наклонишься посмотреть – и их призрачное мотыльковое пламя опалит, сожжёт, выест до дна.
Безумно тянет взглянуть: они, неприкаянные, с неловкой улыбкой, с солёным холодом осеннего моря в глазах, совершенные неземные призраки, хрупкие, серые, сияющие. Вот их бессонные ночи, до краев полные вдохновения на грани обморока, кофеина, сигаретного дыма и травяного шелеста. Вы протягиваете руку, осторожно, будто приманивая дикого зверя, но они боятся прикосновений, точно верят, что могут растаять от человеческого тепла. “Держись подальше!” бросают вскользь и шагают в туман, завернувшись в серый плащ. Что станет, если вы не послушаете, если подойдёте и встанете рядом? Ослепнете от седой авалонской бури, застынете под тоскливую песню ветров. И тут-то вы вспомните, что от этих волшебных созданий защищались железом и огнём. Что от них над порогам висели венки омелы. Что их имена боялись произнести вслух, чтобы ненароком не призвать. И вы понимаете, почему. Чем ближе подходишь, тем яснее становится, что их свет – это болотные огни, их необычность – лишь зерно шторма, горечь их слов - яд отчаяния.
Что они, отстранённые, могут подарить? Ведь для них если небольно – то и любви нет. Они даже не замечают, как глубоко ранят. О, они всегда будут с такой жадной симпатией смотреть за человеческой жизнью, будут так же ловить крохи тепла, с каким голодным интересом будут наблюдать из-за окна за чужой улыбкой. Но вы никогда не научите их быть частью жизни. Они останутся за рамками, за пределами этого мира. Зерно ноябрькой бури не утишить, не спрятать, не стереть. Точка опоры – саморазрушение, слом и стыки льда и стали. Так уж они созданы, что без боли им нет жизни, и это единственный дар, который они отдают и принимают легко.
Это они с лёгкостью продадут сердце дьяволу в обмен на талант. И он взвоет в ярости, получив обещанное: сжав ладони на куске льда, в глубине которого искрится железо. Сердце? О да, вот оно, холодное, нездешнее, нечеловеческое сердце – точка неподвижности в центре бури.
Смотрите. Наслаждайтесь. Любуйтесь, как они мчаться по миру на крыле ледяного шторма, как небрежным росчерком они создают окно – провал-пропасть – в целый мир, живой, древний, дикий. Но не подходите близко.
“Не научили”. Не научили любить, не научили понимать, заботиться, отдавать. Они, дети Ноября, и рады бы охранить, утешить, согреть, но не умеют. Как? Они не знают. Редкие проявления тепла небрежны, коротки, как солнечная тень на сухом листе.
Вот он, ноябрь, идёт навстречу, странный и хрупкий! Берегитесь, зажигайте свечи и ищите железный крест.
© Foruvie
Ноябрь!Ноябрь — это такое время, когда меняешь себя совсем: уже не с этими и не с теми, не нужен этим, противен тем. Не спится ночью, а если спится — такие сны, что вообще держись, и собираются по крупицам осколки прошлого в эту жизнь.
Лоскутный мир твой давно просрочен, нет ветра — сдутые паруса. Ты все ломаешь — так, между прочим, на сон оставив хоть три часа — без капли жалости или грусти (они придут, но куда поздней), до боли в сердце, почти до хруста всех тех счастливых, прошедших дней.
Все те, кто были, держались рядом, теперь — досадная часть тебя, осколки мыслей. Жалеть не надо, не удержались — ну, не судьба. Ноябрь верит в плохих и жестких, так слепо рвущихся выше звезд.
Таких и гладят по мягкой шерстке.
Таким и рушат последний мост.
Решай, где будешь стоять и падать, решай, с кем выйдешь в чужой январь, пока на этой земле так слабо на листьях тлеет их киноварь, пока еще за окном не минус, а мокрый снег и нетвердый плюс.
Глотай несладкие витамины, гадай, теперь за кого боюсь.
А за стеклом — неподвижный город, дыханье четкое, ветра скрип. Зима уже невозможно скоро, пока здесь паника, осень, грипп, пока здесь дышится чьим-то счастьем, и камень помнит июльский жар, пока течет по твоим запястьям его искомканная душа. Сплошные улицы одиночеств, прозрачный воздух, успеть в метро, и кто-то спросит: "чего ты хочешь?"
Уже
не хочется
ничего.
Такое небо — бери и властвуй, и все поверят, что ты — король, а ты берешь в свои руки ластик, и все стираешь до цифры ноль, и гордость скользко, голодным змеем шипит, все прошлое костеря.
Подумай, что ты вообще имеешь, пока и это не потерял.
© Арька
Они нездешние. Подкидыши. Детёныши фэйри, подброшенные в колыбель. Как убийственно притягательны они могут быть – чёрным резким профилем на сумрачном небе, сквозь косой дождь и пронизывающий ветер. Невозможно иные, другие, странные, болезненно надломленные, с неизведанной глубиной внутри. Что там? Бьющиеся, метающиеся крылатые тени, наклонишься посмотреть – и их призрачное мотыльковое пламя опалит, сожжёт, выест до дна.
Безумно тянет взглянуть: они, неприкаянные, с неловкой улыбкой, с солёным холодом осеннего моря в глазах, совершенные неземные призраки, хрупкие, серые, сияющие. Вот их бессонные ночи, до краев полные вдохновения на грани обморока, кофеина, сигаретного дыма и травяного шелеста. Вы протягиваете руку, осторожно, будто приманивая дикого зверя, но они боятся прикосновений, точно верят, что могут растаять от человеческого тепла. “Держись подальше!” бросают вскользь и шагают в туман, завернувшись в серый плащ. Что станет, если вы не послушаете, если подойдёте и встанете рядом? Ослепнете от седой авалонской бури, застынете под тоскливую песню ветров. И тут-то вы вспомните, что от этих волшебных созданий защищались железом и огнём. Что от них над порогам висели венки омелы. Что их имена боялись произнести вслух, чтобы ненароком не призвать. И вы понимаете, почему. Чем ближе подходишь, тем яснее становится, что их свет – это болотные огни, их необычность – лишь зерно шторма, горечь их слов - яд отчаяния.
Что они, отстранённые, могут подарить? Ведь для них если небольно – то и любви нет. Они даже не замечают, как глубоко ранят. О, они всегда будут с такой жадной симпатией смотреть за человеческой жизнью, будут так же ловить крохи тепла, с каким голодным интересом будут наблюдать из-за окна за чужой улыбкой. Но вы никогда не научите их быть частью жизни. Они останутся за рамками, за пределами этого мира. Зерно ноябрькой бури не утишить, не спрятать, не стереть. Точка опоры – саморазрушение, слом и стыки льда и стали. Так уж они созданы, что без боли им нет жизни, и это единственный дар, который они отдают и принимают легко.
Это они с лёгкостью продадут сердце дьяволу в обмен на талант. И он взвоет в ярости, получив обещанное: сжав ладони на куске льда, в глубине которого искрится железо. Сердце? О да, вот оно, холодное, нездешнее, нечеловеческое сердце – точка неподвижности в центре бури.
Смотрите. Наслаждайтесь. Любуйтесь, как они мчаться по миру на крыле ледяного шторма, как небрежным росчерком они создают окно – провал-пропасть – в целый мир, живой, древний, дикий. Но не подходите близко.
“Не научили”. Не научили любить, не научили понимать, заботиться, отдавать. Они, дети Ноября, и рады бы охранить, утешить, согреть, но не умеют. Как? Они не знают. Редкие проявления тепла небрежны, коротки, как солнечная тень на сухом листе.
Вот он, ноябрь, идёт навстречу, странный и хрупкий! Берегитесь, зажигайте свечи и ищите железный крест.
© Foruvie
Ноябрь!Ноябрь — это такое время, когда меняешь себя совсем: уже не с этими и не с теми, не нужен этим, противен тем. Не спится ночью, а если спится — такие сны, что вообще держись, и собираются по крупицам осколки прошлого в эту жизнь.
Лоскутный мир твой давно просрочен, нет ветра — сдутые паруса. Ты все ломаешь — так, между прочим, на сон оставив хоть три часа — без капли жалости или грусти (они придут, но куда поздней), до боли в сердце, почти до хруста всех тех счастливых, прошедших дней.
Все те, кто были, держались рядом, теперь — досадная часть тебя, осколки мыслей. Жалеть не надо, не удержались — ну, не судьба. Ноябрь верит в плохих и жестких, так слепо рвущихся выше звезд.
Таких и гладят по мягкой шерстке.
Таким и рушат последний мост.
Решай, где будешь стоять и падать, решай, с кем выйдешь в чужой январь, пока на этой земле так слабо на листьях тлеет их киноварь, пока еще за окном не минус, а мокрый снег и нетвердый плюс.
Глотай несладкие витамины, гадай, теперь за кого боюсь.
А за стеклом — неподвижный город, дыханье четкое, ветра скрип. Зима уже невозможно скоро, пока здесь паника, осень, грипп, пока здесь дышится чьим-то счастьем, и камень помнит июльский жар, пока течет по твоим запястьям его искомканная душа. Сплошные улицы одиночеств, прозрачный воздух, успеть в метро, и кто-то спросит: "чего ты хочешь?"
Уже
не хочется
ничего.
Такое небо — бери и властвуй, и все поверят, что ты — король, а ты берешь в свои руки ластик, и все стираешь до цифры ноль, и гордость скользко, голодным змеем шипит, все прошлое костеря.
Подумай, что ты вообще имеешь, пока и это не потерял.
© Арька